Вчера я вам говорил, что восточный мудрец до не­которой степени оставляет без внимания значение вы­сказываний, значение мыслей и значение восприятия «Я» и ощущает эти вещи иначе, вступает с этими ве­щами, с речью в другие душевные связи, так как речь, восприятие мыслей, восприятие «Я» прежде всего от­влекают от духовного мира и социально переправляют нас к другому человеку. В определённой мере в обыч­ной физической жизни мы приобретаем себе бытие в социальном мире благодаря тому, что создаём слы­шимую речь, прозрачные мысли и делаем ощутимым восприятие «Я». Восточный мудрец, напротив, при­нимал неслышимость слова и жил в слове. Он принимал непрозрачность мысли и жил в мысли и так далее. Ныне нам, на Западе, скорее даётся указание - на пути в сверхчувственные миры смотреть назад, на чело­века

9

Тут мы вспоминаем о том, что человек в своём внутреннем тоже имеет ведь некоторый род чувствен­ной организации. Я уже излагал, как в своём внутрен­нем он имеет три органа чувств, именно благодаря ко­торым и воспринимает он своё внутреннее так же, как мы обычно воспринимаем внешний мир. Мы имеем чувство равновесия, посредством которого ощущаем себя в пространственном положении, соответствую­щем нам как людям, и благодаря этому внутри можем работать с волей. Мы имеем чувство движения, благо­даря которому знаем, даже продвигаясь в темноте, посредством внутреннего ощущения, что мы движем­ся. И мы это знаем не только через восприятие нашего собственного движения относительно других объек­тов, мимо которых мы проходим. Мы имеем чувство движения. И мы имеем чувство жизни, с помощью ко­торого мы непрерывно в изменчивом состоянии вос­принимаем наше общее состояние здоровья, нашу в определённой мере внутреннюю жизненную ситуа­цию. Эти три внутренние чувства работают вместе с волей как раз в первые семь лет жизни человека. Он, руководствуясь чувством равновесия, из существа, которое не может ходить, которое позже может только ползать на четвереньках, становится существом, кото­рое может прямо стоять и ходить. Это есть воздейст­вие прямостояния, переданное чувством равновесия, это есть встраивание в мир через чувство равновесия. Таким же образом мы развиваемся посредством чув­ства движения и чувства жизни в целый человеческий род. Кто, однако, с той же объективностью, с какой наблюдают в лаборатории и в физическом кабинете, может наблюдать, как человек развивает своё духов­но-душевное и физическое, тот уже увидит, что то, что тут организовало человека и жило в нём организующе в первые семь лет жизни, освобождается и уже позже, начиная с периода смены зубов, принимает не­сколько иную форму. Тут, я бы сказал, человек уже не так сильно, как дитя, связан со своим внутренним. Ре­бёнок сильно связан со своим внутренним: с челове­ческим равновесием, с человеческим движением и с человеческой жизнью. Но одновременно с этим осво­бождением от равновесия, движения и жизни развива­ется ещё кое-что другое. Развивается определённое встраивание трёх других чувств: обоняния, вкуса и осязания. Разумеется, отчётливо наблюдать это можно в более раннем возрасте, однако тот, кто этому обу­чался, даже позже может это воспринимать ещё доста­точно отчётливо. Наблюдать же это во всех деталях чрезвычайно интересно: как ребёнок постепенно ос­ваивается в жизни, как он ориентируется с помощью чувств обоняния, вкуса и осязания; и как определён­ным образом, выдвигая из себя равновесие, движение и жизнь, человек больше втягивает в себя всё то, что является свойствами чувств обоняния, вкуса и осяза­ния. В течение продолжительного периода жизни одно в определённой степени выдыхается, другое вдыхает­ся, так что в нашем организме встречаются силы рав­новесия, движения и жизни, напирающие изнутри на­ружу, и качественные ориентации обоняния, вкуса и осязания, напирающие извне во внутрь. А это вызыва­ется тем, что одна триада чувств и другая триада чувств напирают друг на друга. Благодаря тому, что они напирают друг на друга, в человеке возникает ус­тойчивое самосознание, и поэтому человек в известной мере ощущает себя только как подлинное «Я». И точно так же, как мы закрыты от внешней духовности - само собой разумеется, по праву, ибо мы иначе не стали бы социальными существами в физической жизни, - как мы закрыты от этой духовности в отно­шении других людей через речь, через восприятие мыслей и через восприятие «Я», так эта триада жизни, движения и равновесия изолирует нас внутри, когда навстречу равновесию, движению и жизни прораста­ют как раз свойства обоняния, вкуса и осязания, кото­рые иначе раскрылись бы нам непосредственно. Опы­ты чувств обоняния, вкуса и осязания в определённой мере располагаются перед тем, что мы испытали бы в чувствах равновесия, движения и жизни. И результат такого развития к имагинации, о которой я говорил, состоит в том, чтобы мы, подобно тому как Восток, чтобы проникнуть наружу в духовный мир, останав­ливается на речи, чтобы в ней жить, останавливается на мысли, чтобы жить в ней, останавливается на вос­приятии «Я», чтобы в нём жить, - именно так, как он останавливается, мы через имагинацию, вбирая как раз внешнее восприятие, лишённое определённым об­разом представления, добились теперь этим до неко­торой степени выполнения деятельности, противопо­ложной той, которую выполняет Восток в отношении речи, восприятия мысли и восприятия «Я». Он остаёт­ся стоять при них. Он в них вживается. Стремящийся к имагинации пробивается через обоняние, вкус и ося­зательное восприятие и проникает внутрь, так что ему навстречу даже выступает то, что может быть пережи­то равновесием, движением и жизнью в том случае, когда он остаётся не обременённым восприятиями обоняния, осязания и вкуса.

10

Это великий момент, когда проникают сквозь всё то, что я охарактеризовал как триаду чувств: вкуса, обоняния и осязания, - и в известной степени имеют перед собой обнажённым то, что присутствует тут в движении, в равновесии и в жизни.

11

Интересно проследить именно в отношении такой подготовки так часто предлагавшееся западными мистиками. Несомненно, я далёк, очень далёк от того, чтобы недооценивать поэтичность, красоту и исполненность фантазией иных мистиков. Конечно, меня восхищает то, что, например, преподносила святая Тереза ⁶¹, Мехтильда Магдебургская ⁶² и другие, даже Майстер Экхарт ⁶³ и Иоганн Таулер ⁶⁴. Но для духовного исследователя это всё раскрывается, раскрывается всё то, что возникает, когда совершаешь путь во внутреннее и не проникаешь сквозь область обоняния, вкуса и осязания. Почитайте-ка у отдель­ных людей, описавших особенно внятно то, что они пережили таким образом. Они говорят об одном ощу­щении вкуса внутреннего, о каком-либо ощущении вкуса в отношении того, что изживается в качестве духовно-душевного во внутреннем человека; они го­ворят также о неком обонянии и в некотором смысле говорят о неком осязании. И умеющий правильно чи­тать совершенно отчётливо увидит, например, у ка­кой-либо Мехтильды Магдебургской или у какой-либо святой Терезы: они идут внутрь этим путём, но они не проходят сквозь обоняние, вкус и осязание. И хотя они описывают в прекрасных поэтических образ­ах, но всё же только то, что тут означает следующее: внутренне обоняют, внутренне пробуют на вкус и внутренне осязают.

⁶¹ Святая Тереза, 1515-1582.

⁶² Мехтилъда Магдебургская, около 1212 - прим. 1280.

⁶³ Майстер Экхарт, около 1260 - 1327.

⁶⁴ Иоганн Таулер, 1300 - 1361. Об Экхарте и Таулере сравн. у Рудольфа Штайнера «Мистика в начале нового времени духовной жизни и её связь с современным мировоззрением». Полн. собр. соч., Дорнах, 1960, библ. № 7.

12