Но все то, что имеет отношение к Мистерии Голгофы, таит в себе и поныне глубочайшие тайны, которые раскроются только с дальнейшим развитием духовнонаучных воззрений. Многие факты могли бы навести людей на то, что эти вопросы далеко не так просты, как это себе представляют в настоящее время. Так, например, сейчас очень мало принимают во внимание отношение тогдашнего еврейства к воззрениям на Христа Иисуса в период первого столетия христианской веры. Существует ряд теологов, изучающих известные еврейские писания, чтобы при помощи их доказать нечто. Можно легко доказать, что эти еврейские писания, на которые столь многое опирается, вовсе не существовали еще в первое столетие после Р.Х. Но одно можно действительно доказать исторически, а именно, что в первом столетии, вернее до второй трети первого столетия, между христианством и еврейством существовали хорошие, сравнительно хорошие отношения.

10

И когда известные просвещенные евреи тогдашнего времени вступали в споры с последователями Христа Иисуса по поводу разных вопросов, то не представлялось никаких затруднений приходить зачастую к известному согласованию воззрений. Стоит только вспомнить один случай: знаменитый рабби Эллиэзер познакомился в середине первого столетия с неким Иаковом — как он его называет, — который признавал себя учеником Иисуса. И Иаков этот исцелил именем Христа. Знаменитый рабби Эллиэзер имел разговор с Иаковом и при этом сказал: то, что говорит Иаков, отнюдь не противоречит внутреннему духу еврейства, в особенности то, что он исцеляет больных именем Иисуса. Но затем уже видно, как это более или менее пропадает: настроение более раннего периода исчезает к концу первого столетия, — как, другими словами, даже просвещенные евреи становятся страшными противниками, ненавистниками всего христианства. И результатом этого было то, что, когда во втором столетии нашей эры стали появляться считающиеся и сейчас весьма важными еврейские писания, в содержании этих писаний стало проявляться настроение, совершенно противоположное тому, что царило в еврействе по отношению к христианству в первом столетии.

11

Можно проследить факты, десятилетие за десятилетием, и тогда станет видно, как именно в еврействе развивается особая ненависть к христианству. Наряду с этим происходит перемена и в самом еврействе. Можно, собственно, сказать: те, кто считает, что современные представители еврейства знакомы с тем, что жило когда-то  в еврействе во времена Мистерии Голгофы, то значит, что они совсем не понимают всей сути истинно-исторического изыскания. Нужно определенно уяснить себе, что еще в первое столетие христианской эры Ветхий Завет читался еще совсем по-иному, чем он читается в настоящее время еврейскими учеными-раввинами. Особенно с XIX столетия почти полностью утерялась возможность чтения древних писаний. Ибо, человек XIX столетия совсем уже ничего не представлял себе об известных вещах, которые сохранялись еще в XVIII столетии, как тайная традиция, ведущая начало от древних истин атавистического ясновидения. А современный человек не только не представляет себе подобных вещей, но считает даже тех людей, которые говорят о подобных, хотя бы принадлежащих прошлому, вещах, за свихнувшихся.

12

В последний раз я обратил ваше внимание на одну значительную книгу: «Des erreurs et de la vйritй» («Ошибки и истина») Сен-Мартена; книга эта является, конечно, запоздалой в том смысле, что в ней звучат традиции, ставшие уже тенями, и старые воззрения: но все-таки это традиция. Я приводил вам недавно из этой книги много таких примеров, которые уже мало что говорят современному человеку. Например, для Сен-Мартена как бы живут такие вещи, которые представляются современному человеку если не сказкой, — а сказкой ныне признается почти все, — если не сказкой, то чистейшим безумием. У Сен-Мартена можно найти намек на то, что род человеческий, как он есть сейчас, снизошел в современное состояние из другого, весьма древнего. Некоторые люди, не захваченные еще материалистическим мировоззрением, согласны еще с тем — берем это относительно, абстрактно, — что современное человечество существовало еще в древнейшие времена, причем стояло тогда одной частью своего существа на более высокой ступени. Несмотря на материалистически окрашенный дарвинизм, полагающий, что человек лишь развивался из животного, существуют еще люди, думающие, что человек снизошел с известного высшего плана, где еще сохранились божественные древние традиции. Но когда эти абстракции оставляются в стороне и человек подходит к таким конкретным положениям, какие находятся у Сен-Мартена, и находятся только потому, что они исходят из древнейших традиций древнего ясновидческого периода, тогда он ничего уже не может себе представить при этих вещах. Ну, что может себе представить современный человек, великолепно изучивший химию, геологию, физиологию и т.д., а также воспринявший и то странное произведение, которое называется сейчас философией, что может он себе представить при словах Сен-Мартена, что таким, каким человеческий род является сейчас, сделался он лишь после падения: первоначально был он совершенно иной. Человек раньше обладал кольчугой, панцирем, этот панцирь теперь утерян. Первоначально же он принадлежал к его органической сущности. При помощи этого панциря мог он выдержать ту борьбу, которая составляла его удел в то древнее время.

13

В те древнейшие времена у человека было еще железное копье. Копье это могло ранить так же, как огонь. И при помощи этого железного копья человек мог выдержать какой угодно бой не только с человеческими существами, что и было уделом его в то время. И в том месте, где он жил, было в его распоряжении 7 деревьев. Каждое из этих деревьев имело 16 корней и 490 ветвей. И место это человек покинул. Он был низринут вниз. — Мои милые друзья, если сделать, что сделал без сомнения Сен-Мартен, т.е. требовать, чтобы это воззрение было сочтено за полную реальность, такую, например, на какую претендует геолог при построении своих прекрасных гипотез о древнейших эпохах, то такого человека современники сочтут, наверное, сумасшедшим. Если бы в этом еще начали искать какие-нибудь абстрактные аллегории или символы, то тогда бы еще немного примирились с этой историей. Но Сен-Мартен вовсе не подразумевал этого: для него это было действительностью, существовавшей изначально. И вполне естественно, что Сен-Мартен выбрал имагинации для известных фактов, существовавших тогда, когда еще Земля в своем начальном состоянии была духовнее, чем потом. Но имагинации суть представления действительности; их нельзя объяснить символически, а нужно брать, как они есть, во всем их имагинативном содержании. Я привел это не для того, чтобы подробнее остановиться на этом, но для того, чтобы показать, как радикально отличался язык XVIII столетия, на котором написана книга, подобная «Ошибке и истине», от языка, признаваемого теперь за единственно правильный. Этот способ чтения, который еще можно найти у Сен-Мартена, сейчас действительно вымер.

14